Смерть у порога - Страница 36

— Конечно, я вас понимаю.

— Я старалась не винить себя в случившемся. Но даже теперь мне трудно это сделать. Я должна была почувствовать неладное, но не замечала, что с ним происходит. Даже в последние дни перед тем, как Бретт убил себя, он казался совершенно нормальным, и только накануне выглядел каким-то обеспокоенным, расстроенным, но так и не захотел рассказать почему. Поэтому мне так сложно было простить себя. Я не поняла, каким он тогда был несчастным. Сын ведь стал смыслом всей моей жизни, с тех пор как умер муж. Наверняка были какие-то признаки, что с ним не все в порядке, еще за несколько недель до того, как все случилось. Но я их не заметила. Как мать может не понять, что ее сын в беде, пока не произойдет что-то ужасное?

Я покачал головой, выражая сочувствие:

— Мы не можем знать о наших детях все. Они всегда что-нибудь да скроют. Уверен, что Дерек не исключение. — Я попытался улыбнуться. — Есть вещи, которые хочется скрыть ото всех.

Агнесс молча рассматривала свой двор.

— Расскажите мне о Бретте, — попросил я. — Что его интересовало? Чем он любил заниматься?

— Он не был похож на других мальчишек. Он был… — Стокуэлл вдруг замолчала. — Хотите посмотреть на его фотографию?

— Конечно.

Агнесс извинилась, ушла, но быстро вернулась, держа в руках школьную фотографию сына в рамке.

— Выпускной класс. За четыре года до того, как он… именно таким я его и запомнила.

Бретт Стокуэлл был красивым юношей. Светлые волосы, зачесанные за уши, карие глаза, довольно чистая для парня его лет кожа. Утонченная, артистическая внешность. Такого человека никак не назовешь атлетом.

— Он был таким привлекательным, — прошептала хозяйка.

Агнесс забрала у меня фотографию и долго смотрела на нее, словно видела в первый раз.

— И так похож на своего отца. Весь в него. Борден был невысоким мужчиной, ростом, наверное, пять футов пять дюймов. И Бретт был таким же.

— Вы сказали, что ваш сын отличался от других мальчиков.

— Его мало интересовал спорт. Он никогда не играл в футбол и другие игры. Ему нравилось читать. И он любил кино. Но не такое, какое любят другие ребята. Ему нравились фильмы с подписями внизу.

— С субтитрами?

— Точно. Фильмы на иностранных языках. Он любил их смотреть. Его интересовали вещи, к которым другие ребята оставались равнодушны.

— Так это же хорошо. Нельзя, чтобы все были одинаковыми. Иначе как будет выглядеть наш мир? — Я отхлебнул лимонада.

— И он любил писать, — продолжала Агнесс Стокуэлл. — Он постоянно что-то сочинял.

— А что писал? — спросил я.

— Ой, даже не знаю, как сказать. Когда был маленький, сын придумывал истории о других планетах. О людях, путешествующих во времени. А еще писал стихи. Сотни стихотворений. Почти без рифмы. Они небыли похожи на те стихи, которые сочиняли во времена моего детства. В стихах Бретта вообще не было рифмы. Просто набор предложений.

— Я плохо разбираюсь в поэзии. А вот Эллен любит иногда почитать стихи.

— Это ваша жена?

— Да.

— Вы должны как-нибудь привести ее сюда. Я бы с удовольствием с ней познакомилась.

— Обязательно. Думаю, она тоже захочет с вами встретиться. Супруга знает вас как хозяйку дома, где нас всегда угощают лимонадом.

Агнесс улыбнулась:

— Иногда Бретт посвящал мне стихотворения надень рождения. Он старался рифмовать их, так как знал, что я не понимаю его поэзию. Но эти стихи получались у него не такими интересными и больше напоминали те глупые вирши, которые обычно пишут на поздравительных открытках.

— А сын показывал вам все, что писал?

— Иногда — да, а иногда — нет. Он предпочитал сначала все довести до ума и лишь потом давал мне почитать. Но когда подрос, то решил, что некоторые его произведения слишком личные. Вы же знаете, что мальчики не все готовы показать матерям. — Она подмигнула, и мне показалось, что ее глаза заблестели.

— Да, я понимаю, о чем вы. Думаете, этим он и хотел заниматься? Стать писателем?

— Несомненно. Бретт мечтал стать автором знаменитых романов. Он говорил со мной о писателях, которых любил, — Трумэне Капоте, Джеймсе Кирквуде и других. И я верю, что если бы он не… если бы поступил иначе, у него все получилось бы. Понимаете, он был способным. Очень талантливым. И я говорю это вовсе не потому, что я его мать… — Стокуэлл сделала паузу. — Была его матерью.

— Есть и другие доказательства его таланта? — поинтересовался я.

Она кивнула:

— Учителя говорили, что мальчик был очень способным. Некоторые даже называли его талантливым.

— Правда?

— В старших классах у него был учитель. Как же его звали? — Она закрыла глаза, пытаясь вспомнить фамилию. — Мистер Бюргесс. Да, точно. Я помню, что он написал по поводу одного из рассказов Бретта. «Джон Ирвинг, берегись!» Что вы на это скажете?

— Здорово.

— Вы знаете, кто такой Джон Ирвинг?

— Да, знаю.

— Однажды в старших классах у него возникли неприятности. Он написал нечто, что расстроило преподавателей. Тема оказалась немного… взрослой. Вы понимаете, о чем я? И язык был явно неподходящим для ученика школы.

— О чем был этот рассказ?

— О других школьниках. Даже не о школьниках, а о мальчиках и девочках его возраста и о том, чем они занимаются втайне от родителей. Что-то вроде истории о пробуждении сексуальности. — Стокуэлл произнесла эти слова так, словно они были чьей-то цитатой. — Для средней школы нашего городка это было слишком смелым поступком.

— У Бретта появились проблемы?

— Были бы, если бы не мистер Бюргесс. Он вступился за Бретта перед администрацией школы, заявив, что пусть рассказ и содержит спорные моменты, но весьма достоверно показывает действительность. Мистер Бюргесс сказал, что Бретта не нужно отчислять из школы или наказывать, поскольку все прекрасно знают, что происходит в стенах школы, просто никто не может набраться смелости рассказать об этом.